Достав носовой платок, Доронин вытер лицо, поднял воротник плаща и через несколько минут очутился на платформе, к которой приближался электропоезд, пробивая лучом прожектора помутневший воздух.
…Открыв своим ключом дверь, вошел в просторный холл, который даже и сравнивать было нельзя с крохотной прихожей в их прежней квартире, сразу же услышал уверенную поступь жены.
— Где тебя носит? — в привычном для нее повышенном тоне спросила Зинаида Николаевна.
Доронин не ответил — решил подождать, что последует дальше.
— Эта особа не соизволила мне объяснить, куда ты умотал.
«Этой особой» Зинаида Николаевна называла секретаршу Доронина — умненькую, воспитанную девушку.
Он усмехнулся. Зинаида Николаевна нахмурилась, кинула на него недовольный взгляд.
— Все же интересно узнать, где тебя носило?
— Гулял.
Зинаида Николаевна округлила глаза.
— Неужели к Кочкиным ходил?
Доронин вспомнил, что так и не позвонил им.
— Спасибо, что напомнила. Завтра обязательно позвоню или, быть может, схожу.
Зинаида Николаевна осуждающе помолчала.
— Ужинать сейчас будешь или Вадика подождешь?
— Подожду.
Очутившись в своей комнате, Доронин несколько минут постоял, потирая виски. Хотелось снова очутиться в прошлом, но шум — в квартире был включен телевизор — отвлекал. Он подумал, что прошлое возникнет позже, когда в квартире наступит ночная тишина…
Зинаида Николаевна вмиг сообразила, что муж немного не в себе, однако это не вызвало у нее никакой тревоги. За двадцать с лишним лет совместной жизни она изучила Доронина и полагала — изучила хорошо. Зинаида Николаевна не строила никаких иллюзий в отношении его холостяцкой жизни, в первые годы была бдительной, как никакая другая жена, но муж всегда возвращался с работы в одно и то же время, и она успокоилась. То, что вчера он слишком часто поглядывал на синеглазую девушку, было вполне естественным: в определенном возрасте все мужчины «сходят с ума». После сорока лет Доронин увлекался несколько раз. Зинаида Николаевна могла точно сказать, кем и когда. И хотя эти женщины, родственницы и знакомые их общих знакомых, были молоды и красивы, она не паниковала. Да и зачем было паниковать, когда — Зинаида Николаевна сама убедилась в этом — молодые женщины просто флиртовали. Муж, наверное, думал: это всерьез. Но пусть он что угодно думает — для нее важны намерения женщин. Они не пытались разбить семью, только строили глазки, а это такие пустяки, что и думать не стоит. Немножко флирта не повредит: разгонится кровь, посвежеет лицо. После непродолжительных увлечений муж становился сговорчивым — это тоже приходилось учитывать. Разумеется, если бы что-то такое случилось в первые годы их жизни, то она бы закатила скандал. Но все течет, все меняется — меняются и взгляды на семейную жизнь.
Не составляло труда догадаться, чем привлекла Доронина эта девушка. Такое прелестное личико, такая синева в глазах — тут и дура догадается. Зинаида Николаевна сама была хорошенькой; в молодости, да и не только в молодости, разбила столько сердец, что просто ужас. Вспоминать об этом было приятно. Слово «шлюшка» вылетело само собой, и Зинаида Николаевна, переставляя на плите кастрюли, испытывала что-то похожее на угрызения совести.
Пора было ужинать. Появившись на кухне, Доронин многозначительно кашлянул.
— Спрашивала же! — рассердилась Зинаида Николаевна.
— Проголодался.
— Скоро Вадик придет.
— Когда?
Зинаида Николаевна взглянула на кухонные часы.
— Вот-вот должен.
— Слишком много развлекается, — проворчал Доронин, опускаясь на кухонную табуретку.
— Не больше, чем другие!
Доронин хотел возразить, но решил: «Бесполезно».
На кухне было тепло, уютно. Работал телевизор; модный стеклянный абажур — Зинаида Николаевна выстояла в «Ядране» огромную очередь, чтобы купить его, — рассеивал мягкий свет. Все было вымыто, вычищено, надраено, и Доронин подумал, что Зинаиде Николаевне не откажешь в умении вести хозяйство.
Именно такие, как она, были отличными женами. Он мог бы назвать десяток, если не больше, мужчин, восхищавшихся Зинаидой Николаевной, при каждом удобном случае утверждавших, что ему, Доронину, повезло. Но у него такого ощущения не было. Особенно остро он чувствовал это теперь.
— Вадик жениться собирается, — неожиданно сказала Зинаида Николаевна.
Доронин уже давно не вмешивался в личную жизнь сына, равнодушно буркнул:
— Это его дело.
— Уж очень не ко времени это и, признаться, рановато. Всего-навсего третий курс.
— Ты тоже на третьем была, когда мы поженились, — напомнил Доронин.
— Мы — совсем другое дело. Ты тогда с положением был.
Доронин с грустью подумал, что Зинаида Николаевна не обратила бы на него внимания, если бы в те годы он не печатался бы в газетах и журналах, не имел бы отдельной комнаты.
— Если Вадик действительно женится, — сказала жена, — то придется квартиру разменять.
— Отсюда я — никуда!
— Значит, с невесткой будем жить.
Такой вариант тоже не устраивал Доронина. После рождения внука началась бы суета, передвижение мебели, он мог бы остаться без комнаты. До сих пор Доронин не думал, как будет, когда женится сын, теперь же понял: все не так просто. Появилось и стало расти раздражение. В молодости его, Доронина, никто не снабжал деньгами, никто не расчищал ему дорожку. Все, что он имел, чего достиг, было результатом его собственных усилий. Сравнивая свою молодость с молодостью сына, Доронин убежденно думал, что Вадим наверняка расхныкался, если бы хоть раз испытал то, что было с ним, отцом, во время войны и в первые послевоенные годы. По мнению Зинаиды Николаевны, роптать на сына было грешно: Вадим хорошо учился в школе, без протекции поступил в институт, его чаще хвалили, чем бранили. Но именно эта спокойная, размеренная жизнь представлялась Доронину какой-то не такой.